ВСЕ АВТОРЫ ПРОЕКТА «70» →

 

МЕЛЬНИЦА МОНТЕФИОРЕ (ИЕРУСАЛИМ)

Царь-мельница не вертит жерновами,
Еврейский ветер не марает рук,
Лишь звёзды ходят кольцами вокруг
Письма, написанного не словами,
И ложь, что золотыми существами,
Как ласковыми рыбами, полна
Сухой реки незримая волна:
Иным огнём, не требующим тела,
Горит изъеденная до предела
Жуками в чёрных панцирях стена.

И страшно понимать, что можно жить
Почти внутри осколочного света,
И до смерти не вспоминать про это,
И в круглый ветер сердце положить.

ПАМЯТИ ДЕДА

1.

Der Tod ist der Meister aus Deuschland…
P.C.

«Запрягайте бричку, и я поеду».
Раздвигаются облака, рождается синева.
Навстречу твоему кольцевому бреду
Клонится повинная голова.
Что это за синева? Не смотрит ли это мастер
Из завоёванной тобою страны?
Пули его из золота. Той же масти
Волосы жизни, его жены.

2.

…каким послала
тебя назад зеленая страна
М.К.

Я шел к невидимой точке
лесостепью, после заката.

В деревнях жили только псы
цепные, с зубами в дюйм.
Они вставали и выли
на волчьи глаза
неостанавливающихся машин.

Так шёл я от них той ночью.

Безвоздушное сообщение
налажено нынче с любой
областью того царства
кроме презренного междумирья.

К умершим смертью позорной
нету пути,
только я к ним добрался
и вернулся живым.

Знать бы кому, как я вышел,
не растворившись в крови
зеленой страны,

жевавшей меня на ходу
круглыми челюстями
обесцвеченных на ночь рощ.

3.

(в семидесятых)

Невысокие, с маслянистыми испуганными глазами,
Теперь они – свежие камни бесконечной стены.
У каждого за спиной пыхтело бывшее пламя.
От каждого исходил чуть внятный запах вины.

Любили шутить с детьми. Любили сладкие вина,
Фронтовые рассказы, низкоголосых певцов.
Тридцать лет переваривала задастая Украина
Их улыбчивых первых жен, бородатых строгих отцов.

Некоторые припомнили. Некоторые не забыли.
Некоторые повстречали забытых с той стороны.
Некоторых размешали в растворе крови и пыли
И спрятали в мягкие камни нерушимой стены.

4.

Хлеб, что пёк ты, непригоден мертвым,
Горек он их плоскозубым ртам,
Страшен он трехглазым пёсьим мордам
И проросшим корнем вверх кустам.

Ведь народ взошедших из могилы
По-иному снедь свою печёт.
У воскресших каменные жилы,
В них обратным током кровь течёт,

А у мёртвых голенькие очи
И упругий молодой костяк.
С каждым днем расспросы их жесточе
И нежней. Я был у них в гостях.

Хмуры и смирны они до часа:
Час придёт – зеркальный Бог пожрёт
Наше обескровленное мясо,
И запретный хлеб твой – в свой черёд.

5.

Никого не видя, мальчик шёл
В.М.

В перьях метлахских тонет
Штетл твой, убитый за чужие долги.
Ветер беженский стонет,
Пойманный за полу.
Голодные автомобили
Видят облако пыли,
Чуют шаги незнакомца – мои шаги.
Кот
Дремлет на крыше.
Смеются в подвале мыши.
Грубый луч ударяет молотком по стеклу.
Незнакомец идёт.

Вот такие дела.

Незнакомец идёт
Сквозь тела
Обитателей пепелища
В область пустот
К недобрым знакомцам.
Всё гуще вокруг пустота.
Доели мыши кота,
Только козацкий ветер еврейское злато ищет.
Звук
Плывёт вслед за ним.
В тела сгущается дым,
В месиво полых ртов, сломанных ног и рук.

За спиной остаётся город, разрушенный гневным солнцем.

6.

Голодный Старый Крым…
О.М.

В жалком детстве, в предместьи, в уродливом сне
Узкоглазую девочку звали Санэ,
И она мне впервые почуять дала
Запах женской надменности, неги и зла.

Ты сажал их в теплушки в голодном Крыму:
Кто-то пел и пищал в басовитом дыму,
А когда улетел на восток этот рев –
Возле Винницы мать твоя рухнула в ров.

Ты сжевал этот взрыв, этот всхлип, этот крик.
Но по смерти ты выучишь новый язык
И расскажешь, как долго дрожал за спиной
Скрежет сломанных звёзд под упавшей луной.

7.

О если б взломать изнутри этот воздух, выдув
В нём круглые дыры, но прежде, в последний час
Нарисовать на обломках сводов
Знаки того, что всё же роднило нас!
Не как когда я, желая только возврата
От засветивших все пленки мёртвых, стоял, как во сне, нагой
Возле этой могилы. Над нею висел человек, распятый
На молекулах крови. Но то был не он, другой.

8.

Но не тем холодным сном могилы…
М.Л.

Там, где жив ты, музыка стихает
И по древним плитам раз в году
В русло пересохшее стекает
Мимо сада (что нам в том саду?).

Полный знаков иудейский воздух
Стелется раздвоенной волной.
Шепчет русские стихи о звёздах
Материнский голос за спиной.

Мужу добру и благочестиву
Долог путь в родную полутьму.
Но нельзя случайному мотиву
Замолчать – не знаю, почему.

Так шагает, взглядами дорогу
Прорубая в слипшемся нигде,
Мёртвый человек к живому Богу,
Как товарищ, как звезда к звезде.

май-декабрь 1998

ВАЛЕРИЙ ШУБИНСКИЙ – поэт и переводчик, критик, историк литературы.
В 1980-е входил в ассоциацию современного искусства «Камера хранения». Куратор литературных клубов «Утконос» (1995—2000) и «Локус» (2011—2012). В 2002—2007 читал спецкурс современной поэзии в Санкт-Петербургском государственном университете, одновременно вел поэтическую студию в Музее Ахматовой. В 2002—2015 один из кураторов сайта «Новая камера хранения».
Окончил Ленинградский финансово-экономический институт (1986). Работал экскурсоводом, служил в издательстве, с 1997 — свободный литератор.
Публикуется с 1984 (журналы «Континент», «Звезда», «Вестник новой литературы», «Октябрь», «Новый мир», «Новая русская книга», «Новое литературное обозрение», «Критическая масса», «Нева», «Знамя», «Волга», газета «Русская мысль» и др.). Составитель историко-культурного альманаха «Незамеченная земля» (1991, совместно с Игорем Вишневецким). Переводит с английского (Джон Донн, Киплинг) и идиша.

Живет в России