
* * *
в моём местечке семь утра субботы.
покинутые хонды и тойоты
стоят вдоль тротуаров.
тишина.
лежит сырая ветка на капоте,
неторопливый голубь переходит
дорогу, не оглядываясь на
пунцовые гримасы светофора.
он даже не идёт, а словно штору,
иль театральный занавес, себя
с нептичьего пути отодвигает.
вот из парадной лавочник Гедали
выходит, старый талес теребя.
пугаясь луж и тротуарных рытвин
он к утренней торопится молитве –
сутуловатый, шмыгающий мим.
за ним идёт немой кузнец Иона,
за ним шагает грязная ворона,
за нею бортник Янкеле,
за ним
с детьми идёт чуть слышная Мария,
за ней скорняк Азария ,
за ними
в слюнях, по детски выпятив губу
плетётся Гершке – двухметровый дурень…
мои соседи.
все кто жил и умер,
кто вылетел в кирпичную трубу,
прервав свои нехитрые гешефты.
по радио какой-то оглашенный
из бог-ты-мой какого далека,
вещает о помазаньи на царство,
о том что:
«невзирая на коварство…»
«мы не сдадимся…»
«сильная рука…»
рожки, трещотки, гусли, прибаутки,
раздольные пословицы и шутки :
на всяку пелену своя цена.
где жид прошёл, пшеница не родится.
кровь не водица.
курица не птица…
за голубем слетает голубица.
зима.
суббота.
утро.
тишина.
* * *
не хватало сирен.
в пять утра, восемь первых лучей —
негатив ПВО, осветили тяжёлое море.
восемь длинных игол.
восемь бледных когтистых смертей.
не хватало сирен, маскировочных чёрных сетей…
в остальном – было всё, как тогда.
я вплывал в остальное.
о, военное время.
рассказы про спички и хлеб.
перегретая пыль
голой бабой бежит по Волыни.
тётя Сима висит на воротах в одном башмаке
да в упавшем чулке…
да прибита доска к тёте Симе.
утром ветер – от берега.
пробует – хватит ли сил
этой щепке вернуться.
ну, пробуй,
проверь меня, сука, на гнилость.
я гребу, прикусивши до стона солёную синь.
бормоча этот стих:
«тётя Сима, как прежде, висит,
тётя Мара горчит…
тётя роза ветров изменилась»
* * *
глина моя, мой камень, сухая кость.
я вернул за тебя снега десяти губерний,
весь этот сладкий, мутный, больной наркоз,
где похоронная неотличима от колыбельной.
я пришёл к тебе с гласными,
цепкими, как репей.
я отряхивал их с себя, как чертей пьянчуга.
по привычке прошлой путая «пой» и «пей».
путая Авеля-Каина с Геком-Чуком.
глупо кричать «спасибо» и всё же нет
лучшего, чем
обломанными ногтями
выцарапывать буквы
на жаркой твоей спине,
зная даже, что их через миг затянет
ветром, песком…
ждать этот самый миг
и, «пронесло», с облегчением выдыхая,
встретить твой взгляд,
понять твой густой язык,
глина моя, камень мой, кость сухая.
* * *
в ту зиму столько выпало камней…
особенно вблизи Иродиона,
что даже старики
(что есть верней
свидетельств их?),
припомнив время оно,
подобного не находили в нём
и тёрли лбы,
и полагали сном
базальтовые тёмные сугробы.
и люди выходили посмотреть
на эту жизнь, верней, на эту смерть,
не то чтоб удивиться ей, но чтобы
возликовать.
о, дети пустоты,
они несли ведёрки и лопатки,
и камни рассыпались, как облатки,
от смеха их.
так вот, какое ты,
господне тело.
славься же зима!
они хохочут.
в это время на…
на севере, на Темзе или где там..,
на мраморные глядя небеса,
Джон Донн не спит.
он слышит голоса,
рифмует звёздный хруст
и бредит летом.
* * *
долго издалека течёт река Иордан.
«ночь», – говорю,
и, быстрые на помине,
звёзды проклёвываются
и начинают спускаться к садам,
к рощам моим гранатовым.
в Иорданской долине
бордовых полно,
новогодних полно шаров.
набирай в рубаху,
в карман набивай трофеи.
ишь ты, сколько их высыпало на покров.
и ни тебе Василия-сторожа, ни сторожа Тимофея.
берег озера.
легионы Тиберия жгут костры.
то ли жар-рыба метнула сюда икры,
то ли перья свои скинула здесь жар-птица,
то ли осколки метеорита, союз-аполлона, фау…
звёзды блестят во тьме, в глубине норы.
кромки звёзд, словно стилет, остры.
блеск же их хрупок,
как выпирающая ключица
мальчика в Биркенау.
СЕМЁН КРАЙТМАН – поэт.
Пишет стихи с 2006 года. Публиковался в литературных журналах «Новый Берег», «Новая Юность», «Иерусалимский журнал», «Интерпоэзия», «Крещатик» и др.
Живет в Израиле