
ЯНВАРЬ ‘16-ГО, ЭРЕЦ
Герцель-шмерцель свою дочку,
Кровиночку-жидовочку,
Не признал
Генрих Сапгир
ЭДЕМ
Двоюродный брат моего отца,
восьмидесятилетний художник,
родившийся в подмандатной Палестине
в лучший год сталинского террора,
названный в честь царя-псалмопевца, –
так же, как мой отец,
родившийся в Ленинграде, –
водил нас по улицам детства
и такое рассказывал:
Вот здесь на бульваре Ротшильда
на этой солнечной скамейке
дремала дода Фейга,
мудрая старуха из Каменец-Подольска,
мы с разбега вышибали клюку
из под ног хромоножки
и с криком ку-ка-ре-ку
устремлялись в сторону моря.
Чуть южнее отсюда квартал Неве-Цедек,
здесь начинался весь Тель-Авив,
а вот там, видите желтый каркас
на углу улицы Пинес и улицы Лилиенблума –
бывший кинотеатр «Эдем»,
после войны чуть ли не каждую неделю
родители меня таскали
на русские кинофильмы.
Они смотрели сюжеты о возвращении с фронта,
вспоминали «Новороссийск» на одесском рейде
и плакали под жёлтыми звездами востока.
ХА-ТАХАНА
Когда-то паровозик тянул составы
из Яффы в Тель-Авив и Иерусалим,
теперь музей, кафешки, бутики,
воспоминанья-проводники…
В то утро стоя у задворок
малой сцены театра «Гешер»,
где русские актеры заучивали роли,
словно еврейские молитвы,
я вспомнил Валентина Никулина
в роли австрийского принца фон Берга –
обожателя еврейских юношей-флейтистов.
…Весна ’87-го на Чистых прудах
постановка Хуциева, обретенная Квашой
ровно двадцать лет спустя,
русский актер Никулин,
швыряющий Hände weg в лицо
нацисту-коммунисту-фашисту
руки прочь, мразь всех времен и народов,
русский еврей Никулин
в бело-саванной рубахе,
говорящий нам: ребята дай вам Б-г
за кулисами новой жизни,
русский олим Никулин,
не нашедший пристанища
в Святой Земле,
прилетевший в Москву умирать.
КВАРТАЛ ХУДОЖНИКОВ В ЯФФО
Надбровье улицы Кикар-Кдумим,
табличка глинобитная «Sharir – שריר»
(Шарирами здесь стали Шраера
такая межъязычная игра).
Жил художник и его семья,
теперь ремонт, цементная возня,
купили дом, разрушили обитель муз
немецкая еврейка и немецкий муж,
чтобы поселиться здесь под старость лет.
Отсюда виден монастырь святого странника,
вилла папского посланника,
и ресторан волшебный «Амулет»,
за ним мечеть аль-Бахр, где жены рыбарей,
молились за своих мужей,
внизу пакгаузы, рыбацкие шаланды,
а дальше пляжи, променад, отели, длани,
ланиты, пятки, автоматы, пальмы, груди,
еврейских будней радости и муки –
горний Тель-Авив вздымает руки.
ШУК-А ПИШПИШИМ
Отец и сын почтенные хасиды,
владельцы антикварной лавки,
у них в продаже самовары и клаксоны,
мезузы, изразцы, подковы, лемеха,
не получить вам рифмовальной камилавки…
Блошиный рынок русского стиха.
БАТЯ КАХАНЕ
Берта Коган,
двоюродная сестра моего деда,
еще в детстве в Каменце
сочиняла русские рассказы.
Потом она вышла замуж
за двоюродного брата моего деда –
своего двоюродного брата, –
страхового агента общества «Сион»,
который преуспел в Подмандатной
и платил выходцам из России
наличными за переводы
ее русских романов на иврит.
Молва говорит, будто
после смерти мужа она замолчала,
перестала говорить по-русски
и сочинять русские романы,
а потом и вовсе исчезла…
В Израиле,
в городе Тель-Авиве
на улице Бен Закай,
на чердаке двухэтажной виллы,
выстроенной в середине ‘20-х,
среди пыльного довоенного хлама
я найду коробку с архивом Бати Кахане
и прочитаю ее русские романы
в оригинале.
РЕХАВИЯ
Просыпаешься в Иерусалиме,
словно младенец на коленях матери,
открываешь глаза и видишь:
Ты в комнате постоялого двора,
рядом с тобой на соседней узкой кровати
спит твое – Б-жественное – создание,
восьмилетняя дочь.
И все метафоры смешиваются
на палитре субботнего утра.
КОТЕЛЬ
В чёрной споднице, купленной
в районе Меа Шеарим
в подвале готового платья,
с белой повязкой на лбу
с белым облаком
на голубом покрывале,
окутавшем Иерусалим,
моя младшая дочь
сопровождала меня к Стене Плача.
Когда мы достигли предела,
где мужчины и мальчики идут на север,
а женщины и девочки на юг,
Я одна боюсь, – сказала дочь,
и я повёл её за собой –
девочку мальчика мотылька.
Текла река пилигримов,
мы прошли стороной
выбрали расщелину
в жёлтых камнях неопалимых
и вместе вложили записку:
forgive us dear G-d spare our people
прости родной пощади наших любимых.
Август-сентябрь 2017.
Саут Четтэм-Бруклайн, штат Массачусетс
МАКСИМ Д. ШРАЕР – прозаик, поэт, литературовед и переводчик; профессор литературы и еврейских исследований в Бостонском Колледже. Удостоен Национальной еврейской премии США в 2008 году и стипендии Фонда Гуггенхайма в 2012 году.
Максим Д. Шраер родился в 1967 году в Москве. В июне 1987 г. вместе с родителями эмигрировал в США. Двуязычный автор и переводчик, Максим Д. Шраер опубликовал более десяти книг на английском и русском языках, в том числе сборник рассказов Yom Kippur in Amsterdam, документальный роман «В ожидании Америки» (Waiting for America), мемуарная книга «Leaving Russia». Книга Шраера «Бунин и Набоков. История соперничества» стала бестселлером и переведена на несколько языков.
Англоязычная проза и переводы Шраера опубликованы во многих известных американских журналах — Kenyon Review, Partisan Review, Tablet Magazine, а проза и стихи Шраера по-русски печатались во многих русскоязычных литературных журналах и антологиях.
Максим Д. Шраер переводил на английский произведения многих знаменитых русских поэтов и прозаиков, среди которых Самуил Маршак, Илья Сельвинский, Юрий Трифонов, Борис Слуцкий, Эдуард Багрицкий и др.
В 2012 получил стипендию Гуггенхаймовского Фонда.
Участник проекторв издательства: антологии «НАШКРЫМ» (2014) и «Русские сезоны в музее Рериха» (Нью-Йорк 2016-2017).
Живет в США