* * *
Молоко – талый снег, обновлённый летом.
Оттого по утрам в доме моём не жарко,
что из льдов холодильника я достаю пакеты
и картонное вымя мучаю, как доярка.
И в стране, в которой зима ещё больший мираж,
чем оазис в пустыне, чем огни маяка,
на дне кружки таится застывший зимний пейзаж,
молоком – не песком отмеряются дни,
и слегка
сосулькой стекает солнечный свет с потолка.
2004
* * *
Я росла в краю, где смерть случалась так часто,
что в неё перестали верить, и были беспечны
абсолютно все, и деревья дрожали от счастья
осыпая бананами головы первых встречных.
Мандариновым, теплым соком текла на руки
сочная, сладкая лень; зевнув, задремало
размякшее, потное солнце, и я близоруко
смерть, как бабочку, жёлтым сачком поймала.
я росла в краю, где пули неба коснулись,
превратившись в звёзды, где бесстрашны тени и дети…
как невинной и странной шутке я ей улыбнулась,
и отпустила, не распознав, не отметив.
2006
* * *
Это солнце за мной идёт по горячему следу.
Это солнце – никуда от него не деться.
Я сейчас – только скину набухшие кеды,
я сейчас – только вспомню саднящее детство.
Я сейчас – только вытащу эту занозу:
слишком больно и страшно детство носить под кожей —
я в шесть лет написала, что солнце не видно сквозь слёзы,
и поэтому плакать нельзя – я была смелее и строже.
Я в шесть лет учила иврит, и хриплые звуки
рождались где-то внутри, а вовсе не в горле:
он ручным и покорным зверем шёл в мои руки,
был бесхитростным, озорным, а на вкус – прогорклым.
Я в шесть лет утыкалась в мир неуклюжим телом
и ловила взгляды всей глубиной зрачков,
я ещё не боялась любить, и на солнце смотрела
удивлённо и прямо, без затемнённых очков.
2007
ИЕРУСАЛИМ 2000. ИНТИФАДА
1.
Я любила наугад и без спроса
сесть в автобус и заснуть – заблудиться,
от коленок и до кончика носа
было страшно, но потом мог присниться
этот город – наизнанку, навыверт,
оседающий по-старчески наземь,
кривизна домов, неба вывих
рассыпались, как игрушечный пазл.
Проездного бутафорский квадратик
возвращал меня в автобус, в котором,
спал в обнимку с автоматом солдатик,
а хасид – с потрёпанной Торой.
2.
Так жарко – даже камни потеют, оскалив рты,
и крика не отличить от немоты.
А ночью опять колыбельную мне споёт
пулемётная очередь – видно, не устаёт
еврейский Бог стоять начеку у шатра,
и перестрелка в Гило – опять до утра…
Касаюсь рукой загорелого, жаркого лба,
и бреду в никуда, без цели – может, судьба –
это толстая, рыжая кошка у Яффских ворот:
спит в пыли, потому что знает всё наперёд…
2007
* * *
Я ненадолго, но я здесь жила когда-то:
собирала мяту для чая, срывала гранаты
прямо с дерева, яблоко в мёд макала,
пряталась в тень от солнечного оскала,
и про июльских медуз опять забывая,
входила с размаху в аморфную, липкую стаю.
Здесь всё так же: те же запахи, те же взгляды,
то же русское имя у тяжёлых соседских снарядов,
В новостях говорят о войне, как о футболе,
о футболе, как о войне – не волнуйтесь: в школе
и армии вас научат словам подходящим,
например: он не умер, он просто кажется спящим.
Только рыбы, кусая за пятки, вам правду скажут:
«Не пускайте солнце к воде!» Но на хайфском пляже
слишком долго длится закат, и становится ясно:
эта пауза бесполезна, хоть и прекрасна.
Мне уже не стряхнуть песок, не вернуться домой –
я покрылась солёной памятью, как чешуёй.
2007
КЕРЕН КЛИМОВСКИ — поэтесса, драматург, прозаик, переводчик.
Лауреат конкурса «Илья-Премия» (2007 г.), лауреат Волошинского фестиваля (2011 г.).
Начала публиковаться в пятнадцать лет в российской, израильской, американской периодике: альманахе «Диалог», в журналаx «Нева», «Новая юность», «Интерпоэзия», «Октябрь», «Дружба Народов», «Иерусалимском Журнале». Стихи опубликованы в нескольких израильских альманахах и вошли в антологию современной русскоязычной израильской поэзии (2005 г.). Переводила с иврита пьесы Ханоха Левина.
Жила в Израиле и США, где одновременно закончила два факультета Университета Браун (США): театральный и сравнительной литературы (английской, русской, французской).
Пишет театральные пьесы на русском языке.
Живет в Швеции
ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ "КРиК" 