
ЛОТ
«Lot», как ласточка огромная,
пух вдувает под крыло.
На краю аэродрома
все решиться бы могло.
Историческая родина,
небо в бликах соляных,
эхо высохшей мелодии
в гуле раковин ушных.
Возвращение к Содому
после бегства от него.
Столбовой дорогой к дому
поле жизни пролегло.
Оглянусь, сойдя на грешную,
зачумленную, в огне:
на единственной по-прежнему
слезы солоны вдвойне.
Что же вечные сюжеты
ничему не учат нас,
длится Ветхого Завета
безнадежный пересказ.
Уходящий профиль Мертвого
моря – в кромке седины.
До скончанья нам наверстывать
путь в младенческие сны
в той России, где спросонья
вспомнив дом своей любви,
мы невидимою солью
растворяемся в крови.
1991
* * *
Земля моя, меда жёлтого,
ты пустынна.
Круче бёдер холмы тяжёлые
в сухостое хамсина.
Чуть колышется сгусток облачный
вровень с трассой,
где в асфальтовом обруче
каменеют террасы
белых склонов Ерушалаима
под божественной сенью,
воск свечи несгораемой
в сердцевине вселенной.
От крестов, синагог, полумесяцев
винтовая теснится лестница
к сумасшедшему раю
по воздушной спирали.
Мусор жизни, ошмётки, контейнеры,
все цветные обёртки
развернулись павлиньим веером,
пообдёрганым, полустертым.
Невесомое,
словно в трансе дорожном,
состояние сонное
с пробуждением схоже.
Ясноглазая,
земля моя – горсть оазисов,
ты огромна.
Наяву возмещённая разница
меж Ковчегом и домом.
Между Новым Заветом и Торою
незажившая трещина,
тектонический шов Истории,
воспалённый, трепещущий.
Лепесток с африканской прожилкою,
к иудейским садам прикованный,
с левантийскими полужидками,
с всепланетными полукровками.
Вся, от Красного моря до Мёртвого,
как с молитвой ладонь простёртая,
заслоняешь ты человечество,
обречённое вечности.
1991
* * *
Влюбленность с первого взгляда
в землю, которой не надо
твоей любви.
Период полураспада
дольше жизни, и нету слада
с двойником – ночным визави.
Полукровка,
твоя поллитровка
опорожнена,
пыль дорожная
завихряется над таможнею.
Пересчитано, что не дожито,
возвращаешься, как положено.
Порубежья тоска острожная:
справа Спас-на-крови,
слева – ребе Исхак Леви,
в сердце курские соловьи
и хамсин Гефсиманского Сада.
Что ж отчизна тебе не рада?
Перекатная голь,
ты и дома – изгой.
Полурусская дочь иудея,
ни на что уже не надеясь,
родословной росток последний,
между сушей и твердью
остановленный маятник,
перед Богом немая ты.
Только ночью близнец зеркальный
что-то шепчет враскачку, каясь,
и тяжёлая складка шторы
завернулась, как свиток Торы.
Жизнь дошла до упора,
тупика.
Я смотрю в глаза двойника:
пепелище внутри зрачка,
ни задоринки, ни сучка.
Оглянусь, – а в проломе туч
грозовой проблесковый луч.
И распятые облака
заволакивают рубежи
разрывающейся души.
1991
АННА НАЛЬ – поэтесса и переводчик с французского, новогреческого и ряда славянских языков.
Лауреат Царскосельской художественной премии 2007 года «за переводы с французского, болгарского и других языков».
Окончила филологический факультет МГУ. Первые публикации относятся к 1970-м годам — и как поэта-переводчика (Теофиль Готье), и как оригинального поэта (в сборнике «День поэзии» — М., 1976). Печатается в журналах «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Иерусалимский журнал», «Континент» и др. Автор двух поэтических книг. На несколько её стихотворений написаны песни.
Анна Наль ушла из жизни 1 сентября 2017 года, когда антология «70» уже находилась в работе.